Маша и самовар

Сильно обиделась Маша на незаслуженные насмешки взрослого населения планеты, насупилась, отдала деду игрушки, которые в руках держала и пошла в избу. Уселась у наблюдательного пункта — окошка закопчённого. И принялась диверсионно подглядывать за дальнейшими действиями врагов. Смотрит на них и диву даётся: — А пошто они трясущимися руками мои игруньки с ёлки снимают? Ну дед с бабой — ладно, старенькие уже! А мать с отцом? Ку-ку что ли! — и в окно родне пригрозила своим малюсеньким кулачком. — Уйду я от вас, плохие вы! И решила девонька навсегда из дому уйти. Долго она думала и надумала в лес пойти, в теремочке жить со зверюшками разными, уж очень она любила сказочку «Теремок». Дождалась, когда родители на работу уйдут (а дед с бабушкой далеко: своей хате чаи гоняют да по хозяйству возятся). Хорошо собралась Маша: надела шапку ушанку, шубу, валенки на калошах, корзину взяла большую и пошла. Шла, шла да и заблудилась. Заблудилась, плачет! А вокруг ёлки, ели, снег и снежинки. Холодно! Вдруг, откуда ни возьмись, подходит к ней злой дух зимы Карачун и спрашивает: — Чего, красавица, плачешь? Испугалась Маша грозного облика Карачуна. А ещё больше испугалась рассказывать ему всю эту историю про свою родню и те игрушки заветные. И соврала: — Заблудилась я, дедушка, а ведь дел то совсем ничего было: пошла в лес по грибы да по ягоды. — Кто ж по грибы зимой ходит, дурочка? Оглянулась Маша по сторонам, пожала плечами: — Не знаю кто ходит, я, наверное. — Ну и чего ты хочешь теперь: домой или грибов? — И грибов, и ягод, а потом домой, я ведь девушка запасливая! Вздохнул Карачун, развёл руками и исчез. И вдруг всё вокруг преобразилось: снега растаяли, дерева зазеленели, поляна травой проросла. А на полянке самовар стоит, боками глянцевыми блестит. Маша распарилась от жары, одёжу поскидывала, развеселилась, раздула самовар, села на травку, чай пьёт. А самовар весь баранками утыкан мягкими, поджаристыми. Хорошо стало Маше, тепло. Напилась она, наелась, встала, оглянулась: грибов вокруг полно, и красной ягодой мурава утыкана. Набрала Машенька полную корзину и того, и другого. Домой пошла, самовар подмышку прихватила, да и шубку с валенками не забыла. Идёт домой, песни поёт. Своя ноша не тянет. И тропинка как-то сразу нашлась. Вон он, дом родной! А дома люд больной: все ревут да плачут. — Чего слёзы льёте? — спрашивает девонька родных. Родня слёзы лить перестала, все кинулись масенькую обнимать, целовать, приговаривать: — Донюшка наша миленькая, доченька наша любименькая, мы же тебя полгода назад схоронили, где ты была, ненаглядная наша? — Да я, вроде, вчерась по грибы, по ягоды в лес пошла. Февраль был, тринадцатое число. — Ах ты, дурочка, кто ж в феврале грибы, ягоды собирает? — мама и папа сказали. Ну вот уже и стол накрыли, гостей созвали. Сели все чай пить из самовара нового, с баранками поджаристыми. А дедушка и бабушка у Маши совсем старенькие были, они и сами не знали чему больше радовались: внучке с войны вернувшейся или самовару новому, медному, блестящему.